Режиссер Олег Загуменнов ставит «фантазию на тему Шекспира»

В Театре русской комедии репетируют «Двенадцатую ночь»

Недавно мы писали о том, что в последнее время саратовские театры часто обращаются к бессмертному творчеству Шекспира. К Международному дню театра в нашем городе ставится еще один спектакль по пьесе великого драматурга — в Театре русской комедии полным ходом идут репетиции его комедии «Двенадцатая ночь, или Что угодно». Режиссер-постановщик спектакля и автор сценографии — Олег Загуменнов, хорошо знакомый саратовским зрителям по спектаклям, с успехом идущим в Театре русской комедии (М. Зощенко, А. Бонди «Горько!..», А. Соколова «Люди, звери и бананы», А. Коровкин «Палата бизнес-класса»), в Театре оперетты («В джазе только девушки»), по дипломному спектаклю выпускников театрального института консерватории «Поздняя любовь» А. Островского. «Двенадцатая ночь» — одна из самых известных комедий Шекспира и, по мнению шекспироведов, последняя веселая. Мы расспросили режиссера о новой работе, а также задали ему несколько вопросов о моде и тенденциях в современном театре.

— Русский театр XX века — театр психологический. Именно это снискало ему славу во всем мире и, по сути, стало тем, что принято называть «русской театральной школой». В XXI веке на российских сценах все чаще можно увидеть постановки, довольно далекие и от психологизма, и от духовных исканий. Саратовские театры не стали исключением. Понятно, что невозможно постоянно пребывать в состоянии духовного катарсиса — душа требует и радости, и отдыха. Но все чаще мы видим, как театр идет на поводу у зрителя, перенося на сцену принципы развлекательного телевидения с его клиповым восприятием окружающего мира. При этом происходит парадокс — европейские режиссеры, ставящие спектакли в России, предпочитают серьезную драматургию. Но их постановки, как правило, все равно ориентированы на западное мироощущение. Или это видимость и придирки? У вас был опыт работы в международном проекте. Расскажите о нем и о том, как вам там работалось.

— Это был очень интересный проект, и состоялся он в 2005 году. Его автором, инициатором, вдохновительницей и создательницей была давняя выпускница ГИТИСа, мастерской Л. Хейфеца, Татьяна Степанченко. В то время она уже давно жила во Франции. Кстати, ее муж Лев Богдан — известный пропагандист системы Станиславского в Европе. В частности, он создал единственный полнометражный документальный фильм о Станиславском и сделал его на французском телевидении. Для участия в постановке, которая осуществлялась во французском городке Валенсьене, было отобрано четыре русских студента, в том числе я. Пришлось серьезно потрудиться к началу проекта над французским языком. Отдельно хотелось бы сказать о театре французской провинции. Это муниципальный театр «Феникс», точнее, оборудованное по последнему слову театральной техники роскошное здание без постоянной труппы. Репертуар расписывается на весь сезон, издается красивая яркая афиша, и жители Валенсьена знают за год, кто и когда у них играет. Каждая труппа дает 1-2 спектакля. Муниципалитет содержит этот суперсовременный, супероснащенный театр, и жители этого маленького городка имеют возможность увидеть у себя все лучшее, что есть в Европе. Поднимающаяся стена между малой и большой сценами позволяет организовать колоссальное сценическое пространство. В этом театре мы и жили во время работы в проекте, поскольку там есть все условия для этого. В проекте были заняты выпускники одной из бельгийских театральных школ, несколько французов, два актера из Конго и мы. Таким интернациональным ансамблем мы работали над спектаклем по пьесе Арнольда Уэскера «Кухня» — послевоенной остросоциальной и вместе с тем предельно притчевой. Действие пьесы происходит на кухне огромного английского ресторана, который в день обслуживает 2-3 тысячи клиентов. Кухня живет в безумном ритме. В таком месте, где работают люди самых разных национальностей, где сталкиваются различные культуры, неминуема война. Эта же кухня становится картиной мира с его вечной атмосферой жесточайшей неприязни друг к другу, любовью, ревностью. Я играл роль полуюродивого славянина-посудомойщика, который пытался всех примирить и получал за это лишь насмешки и тычки. Большую сложность составляло то, что хоть я и выучил язык, но по роли должен был заикаться и, как вы понимаете, по-французски. В самый разгар ресторанного трудового дня, когда мой герой уже не успевал разносить чистые тарелки, я вставал на стол и, как жонглер, разбрасывал тарелки — они были железные, довольно тяжелые, и летели через всю сцену в направлении зрительного зала. Это было весьма нервно, но, к счастью, их всегда успевали ловить те партнеры, которым они предназначались, и никто из зрителей не пострадал. Мы играли этот спектакль на фестивале в бельгийском Монсе, потом провезли по городам на севере Франции и юге Бельгии.Загуменнов

— Вы участвовали в этом проекте только как актер?

— Нет, еще я работал в качестве режиссера-стажера и ассистента у Татьяны  Степанченко.

— И как был поставлен этот спектакль? Традиции русской театральной школы там чувствовались?

— Мы много говорили о ней во время работы, но спектакль скорее был поставлен в традициях жесткой немецкой школы, очень агрессивной, жестокой. Безупречная форма, стремительный темпоритм действия и конфликт, доведенный до атмосферы войны. В этом была своя правда, и режиссер пошла по такому пути. Конечно, это был очень интересный опыт.

— По вашему мнению, действительно ли есть принципиальное различие между театром русским и театром европейским?

— Что такое европейский театр сегодня? Это попытка вызвать душевное потрясение в довольно благополучном обществе. Попытка уже почти безнадежная, а поэтому способы  достижения желаемого результата становятся все более садистскими. Зрителя зачастую стараются не просто спровоцировать на некий негатив по отношению к себе, его стараются оскорбить, унизить... Вот только по голове ничем не стукают и не травят газом в зрительном зале. Безусловно, есть исключения, есть великие европейские режиссеры. Но общая тенденция, к сожалению, безрадостна. И особенно печально, что эта тенденция сегодня с невероятным рвением подхвачена российским театром. Наших зрителей постепенно отучают приходить в театр, чтобы испытать катарсис, чтобы наполниться совершенно особыми эмоциями. В лучшем случае ему предлагают глянец, в худшем — изощренную чернуху, и неважно, идет ли речь о классике или современной драматургии.

— Сейчас вы работаете над «Двенадцатой ночью». Почему Шекспир и почему комедия?

— Одним из самых больших театральных потрясений в моей жизни стал спектакль «Отелло» в постановке Някрошюса, показанный на театральной олимпиаде в Москве в 2002 году. Позднее я посмотрел его более ранних «Гамлета» и «Макбета», и всегда вспоминаю своего учителя по ГИТИСу Леонида Ефимовича Хейфеца, который, будучи человеком очень взрослым, достаточно долгое время проработавшим в Малом театре с Ильинским и Царевым, а позднее возглавлявшим театр Советской Армии, не стесняясь признавался нам, студентам, в том, что есть один режиссер, перед которым он преклоняется — Эймунтас Някрошюс. Были и другие постановки Шекспира — иногда вызывавшие восторг, иногда недоумение, иногда протест, неприязнь и отторжение. Я шел долгим путем, не решаясь начать работу над Шекспиром. Мне кажется, что если сейчас и искать что-то в его произведениях, которые изучены вдоль и поперек, прочитаны и поставлены бессчетное количество раз, нужно копать в предельную глубину его сюжетов, может быть, иногда надо уменьшать сценическое пространство, приближать зрителей к линии рампы, чтобы пристальней вглядываться внутрь его персонажей. И, возможно, что-то неожиданное может открыться. Несколько лет общения в ГИТИСе с Алексеем Вадимовичем Бартошевичем — главным российским шекспироведом — сделали имя этого драматурга для меня священным, а его трагедии — настольной книгой. Поэтому некоторое удивление оттого, что первым моим опытом в этом смысле станет комедия, до сих пор присутствует. Наверное, этот шаг определен реальным местом моего нынешнего обитания. В Театре русской комедии я работаю в качестве приглашенного режиссера, но вся совместная наша работа, на мой взгляд, плодотворна.

— Почему именно «Двенадцатая ночь»?

— Наверное, потому, что мне кажется, именно она предоставляет наибольшие возможности для фантазии, поисков смысловых и эстетических — пространственных, временных, сценографических. Фантазия начинается с места действия — какой может быть сказочная страна Иллирия, придуманная Шекспиром: райскими кущами или пустынным неуютным островом посреди неласкового моря. Всегда интересно найти новое измерение. Причем найти в тексте пьесы.

— Правда ли, что в вашем спектакле все женские роли будут играть мужчины?

— Да, это действительно так. Во времена Шекспира в Англии существовал запрет на работу женщин на сцене, и все роли — и мужские, и женские — исполнялись мужчинами. Но при том — и это гораздо интереснее для нас — Шекспир писал свои пьесы именно на мужчин. Он знал, что и Виолу, и Дездемону, и Джульетту будут играть молодые люди. И это тоже расширяет границы творчества — пофантазировать, как такое могло быть. Честно говоря, не представляю, как в подобном варианте в современном театре прозвучали бы Офелия или Дездемона, но разыграть по-шекспировски комедию мне представляется очень интересным, тем более что сюжет «Двенадцатой ночи» уже заключает в себе мистификацию. Идея перевертыша в близнецах Виоле и Себастьяне уже задана самим автором, и дает нам право сегодня разыграть любовную комедию, написанную когда-то на мужскую труппу. Без идей трансвестизма и приколов а-ля «здравствуйте, я ваша тетя».

— Не открывая секретов, можете ли вы рассказать о сценографии новой постановки?

— Рассказывать о сценографии — все равно что описывать словами художественное полотно. Скажу несколько слов о костюмах. Многое в их решении определило мое знакомство с творчеством авангардного западного модельера Джона Гальяно. Все мужские коллекции Гальяно ломают традиционные взгляды на одежду, насыщены невероятным количеством ярких красок и неожиданными деталями. Его костюмы, которые на каждом показе потрясают мир высокой моды, — тоже перевертыши, тоже ломка стереотипов. И некоторые идеи талантливого модельера легли в основу эскизов костюмов к спектаклю.

— Можете ли вы открыть еще какие-то секреты нового спектакля, не раскрывая всю интригу?

— Я не люблю говорить о своей работе. Будет премьера — приходите, смотрите, давайте свою оценку. А сейчас — репетиции идут, актеры играют, музицируют, танцуют и поют — все, как и должно быть в театре. Надеюсь, что и для них встреча с шекспировской комедией — не менее значимый этап творческой биографии, чем для меня. А дальше — судить зрителю.

Источник: газета «Репортер» №8(989) от 29 февраля 2012 г.